Либераст

Либераст (т.ж. либераха, собир. либерда, перестроечн. демшиза) — член радикальной политической группировки, верящий в то, что в начале 1990-х годов наступил конец истории.

Словечко «либераст» было зафоршено на Старом Лурке, который был, с одной стороны, основан представителями сабжа, а с другой — как коллектив стоял скорее на битардски-чёрнотаблеточных позициях в жанре «режим говно, но и предлагаемые альтернативы не лучше». Мы можем использовать его, чтобы отличать российских либералов-младшеньких от их старших американских братьев.

Об определении

Если честно, дать вменяемое определение тому, кто же такой «либераст», сложно. Потому что ЛОМы направления за идейную чистоту вообще никогда особо не беспокоились. Либерализм — он такой, сука, гибкий, что в любое отверстие залезет. Чего политтехнолог вот сию секунду хочет добиться, то он в себе и несёт.

Попробуем разобрать то, к чему всё же пришёл полёт мысли авторов Комбината.

Во-первых, это, конечно, всеобъемлющий коллективизм. Российские либералы всегда сбиваются в тусовочки. А в тусовочках, как правило, есть авторитарный лидер. Вы не можете быть либералом-одиночкой. Это попросту бессмысленно. Если вы считаете себя «либералом вне тусовки», то на деле вы, скорее всего, ближе к либертарианцам.

В чём функция авторитарных лидеров, кстати? А они, так сказать, на практике решают проблему парадокса толерантности. «Никакой свободы врагам свободы» — типичный либеральный модус операнди. Не можем не отметить, как ярко в этом моменте проявляется склонность к лицемерию. И ещё к переопределению значений слов. Советуем это запомнить, дальше по тексту понадобится.

Вторая половина определения — главная. Наверное, единственное, в чём все либералы действительно сойдутся — это то, что тогда в начале девяностых западные страны вообще (и США в частности) победили по праву. Якобы сам вектор движения мира, который тогда был задан, безальтернативен, и в итоге все должно превратиться в подобие современного либералу американского общества (в более умеренных случаях — примерно на поколение более старого).

У индивидов с высокими уровнями либерального мышления это мироощущение становится воистину всеподчиняющим. Их экономическая мысль местами звучит натурально как «прямо сейчас, в 20XX году, все деньги, необходимые для всей дальнейшей истории человечества, уже заработаны, надо только справедливо их распределить». В области культуры мышление такое же: мол, всё, что нужно, уже придумано, теперь можно делать только сиквелы, спин-оффы и ремейки. Постмодернизм самого низкого и гнилого толка, короче.

Немного истории

«Либералы», они же «демократы» и «правозащитники» — бесспорно, одна из наиболее старых и почтенных политических субкультур России наряду с совками, в том или ином виде существующая в ней еще с позднесоветских времён.

Пара слов о советской диссиде

Не стоит представлять себе советское диссидентское движение как состоявшее сплошь и скопом из либерды разных мастей — были там и правые, и несистемные левые — но, бесспорно, «демократы» представляли в нем самое заметное течение. Причин тому было много, но главной из них являлось то, что у либералов был актуальный и привлекательный образ желаемого ими будущего в лице развитых стран каплагеря, в то время как идеалы, к которым стремились правые и антисоветские левые, были куда как более отвлечёнными. В самом деле, население СССР, прежде всего, не заставшее военной и послевоенной разрухи, не говоря уж о временах индустриализации, явственно завидовало «красивой жизни» передовых капиталистических стран — прежде всего, самих США и «витрины капитализма» ФРГ. Доступ к «буржуазным излишествам», вплоть до самых смешных, вроде меметичных джинсов и жвачки, выуживавшимся по гостиницам, посольствам и валютным магазинам (а у выездных — и непосредственно по заграницам), был маркером определённого положения в обществе или хотя бы определённого умения вертеться, и достаточно приблатнённые и пронырливые граждане могли зашибать на пресловутой «фарце» неплохие средства.

Так как осмыслялась Холодная Война как противостояние двух систем, в которой должна победить наиболее эффективная, такое положение дел, очевидно, не свидетельствовало в пользу эффективности советской системы. Тут, бесспорно, можно было отметить, что несколько некорректно сравнивать Штаты, бесспорный гегемон своей части света, на территории которого не велось никаких войн начиная с самой Гражданской, с СССР, государством, образовавшимся на месте страны откровенно второго эшелона индустриализации, чья территория за один только век была ареной для трех крупных конфликтов, включая две мировые войны — но воспринималось отставание соцлагеря от каплагеря именно как аргумент в пользу ущербности социалистической системы как таковой и превосходства капиталистической системы как таковой. Сходные пораженческие настроения отказа от мировой революции, необходимости консервации конфликта и «мирного сосуществования систем» в застойные времена явственно возобладали и в советском руководстве, перешедшем на политику охранительства, что, разумеется, популярности коммунистической идее не добавляло. Так или иначе, популярность диссидентства именно с либеральным уклоном была продиктована в первую очередь желанием части «советского среднего класса» (интеллигенции, подпольной буржуазии, мелкой номенклатуры) приобщиться к западному гламуру и красивой жизни, которые, по их мнению, являлись непосредственными плодами либерального капитализма.

Не будем долго обсуждать вопрос падения советской системы — он до сих пор дискуссионный и по праву занимает место главного вопроса постсоветской политики. Скажем лишь, что контролировалось это падение во многом сверху, и имело за собой вполне определенные экономические цели части советских элит — а именно приватизацию в свой карман советского хозяйства с целью последующего извлечения из него ренты. Попытка реформировать СССР по китайскому образцу при Ю. Андропове, на что надеялась заметная часть тогдашней диссиды, включая непосредственно «совесть нации» академика Сахарова, окончилась скоропостижной смертью самого Андропова, стало ясно, что «реформы» в стране пойдут по пути полного восстановления рыночного капитализма.

Перестройка и девяностые

Разумеется, в «демократах» перестройщики быстро нашли себе верных союзников. Весь период т. н. «гласности» из всех информационных каналах транслировалась помянутая идеология недавних диссидентов: «в совке жить нельзя, реформировать совок невозможно, надо, чем скорее, тем лучше, строить либеральную демократию по образцу развитых стран западного блока, и тогда заживем как в ФРГ». Называть диссидентов какими-то виновниками падения СССР и последовавших за ним катаклизмов, конечно, наивно — решения принимали отнюдь не они — но именно они этот процесс легитимировали.

Стоит отметить, что у позднесоветской либеральной интеллигенции сложился особый менталитет, который И. Шафаревич метко назвал «менталитетом малого народа», а В. Нифонтов напрямую сравнил с мышлением представителя деструктивного культа. Авторы Комбината предлагают называть такой образ мыслей идеологией интеллигентской исключительности. В самом деле, в составе советской интеллигенции, особенно гуманитарной, даже чисто с этнической стороны вопроса были непропорционально представлены разного толка нерусские меньшинства, прежде всего, разумеется — евреи и закавказцы (армяне, грузины). Ассоциировать себя ни с советской системой, ни с русской государственностью эти люди не хотели, а считали себя людьми западного склада, настоящим отечеством которых являлся «Свободный Мир», и которым просто не повезло родиться в «отсталом совке». Как видно, с тех времен мало что изменилось. Так или иначе, менталитет «горстки просвещенных европейцев в окружении сиволапого быдла», очевидно, подталкивал сабжей к своеобразному «сменовеховству наоборот» — дескать, «мы это современная версия страдающих в косном обществе „лишних людей“ русской классики, а Совок — это современная версия тогдашней коррумпированной и репрессивной царской России». Подобные убеждения наряду с этническим составом и контекстом противостояния с обожаемым «демократами» Западом сложили вполне конкретный идеологический вектор либерды: представление об истории России как об истории русского деспотизма (в котором монархия и советский строй уравнены друг с другом как разные формы одного и того же явления), однозначная поддержка национальных меньшинств в их претензиях к титульной нации, настойчивые призывы к покаянию за «тоталитарное прошлое», отказу от «имперских амбиций» и примирению с Западом на любых условиях как непременным-де условиям грядущего возрождения страны на либеральной основе, безусловная ориентация на «эффективных атлантов»-капиталистов в противовес «ленивой совковой быдломассе», в том числе в виде оправдания самых грабительских инициатив власти etc.

Разумеется, все это не могло не вызвать конфликта «демократов» как с совками-реваншистами, так и с правыми антисоветчиками. Да-да, перестройка и девяностые заложили основу основополагающего для российской политики конфликта между «ватниками» и «либерахами». Тогда, правда, первые сами себя называли «патриотами», а вторыми назывались «красно-коричневыми» и просто «фашистами». Апогеем этого конфликта были, конечно, события «чёрного октября»-1993, когда лояльные «либерахам» силовые структуры режима и вооруженные формирования «патриотов» дошли до прямых столкновений. Все девяностые либералы так или иначе доминировали в политике — правда, и в их рядах случился небольшой раскол: наиболее радикальная часть «демократов» сочла недостаточно либеральным и Ельцина, который по их мнению скатился обратно в русское имперство, поддержав ПМР и ввязавшись в войну с чеченскими сепаратистами, недостаточно щемил патриотическую оппозицию, которая по мнению демшизы грозила совершить в «молодой демократии» фашистский переворот. Часть подобных персонажей отметилась, скажем, прямой поддержкой чеченских сепаратистов, участием в их пиар-кампаниях за рубежом, призывам к русским силовикам о сдаче в плен…

Русский Пиночет

Под конец 90ых годов новоявленный отечественный капитал окончательно завершил демонтаж советских институтов и всерьез озаботился тем, чтобы начать строить уже свое государство. Часть либеральных идеологов, порядком подуставшая от беспредела 90ых, вышла с лозунгом «России нужен свой Пиночет!» — дескать, удержать страну от расползания в анархию или, напротив, переворота со стороны радикальных сил, может только либеральная диктатура, которая бы усмирила как недовольных «патриотов», так и особо распоясавшихся бандитов, олигархов, сепаратистов… На роль «русского Пиночета» прочили и С. К. Шойгу, и триумвират «Примаков-Лужков-Лебедь», но в итоге, как мы все знаем, ее получил В. В. Путин.

Разумеется, приход к власти ВВП, характеризовавшийся частичной реабилитацией патриотической риторики, возобновлением борьбы с сепаратистами, курсом на выстраивание вертикали власти, сопровождался заметным недовольством «демшизы» и той части отечественной элиты, которую вполне устраивал хаос 90ых. Тем не менее, раннепутинско-медведевский период для либерды был неплодотворным — большая часть либерально настроенных граждан скорее поддержала «русского Пиночета» и его преемника, а в стане закоренелых либеральных оппозиционеров остались в основном непопулярные и замаравшие себя поддержкой откровенно антирусских сил фигуры, ментально застрявшие где-то в Перестройке. Самым заметным явлением этого времени были Марши несогласных, но на них ходили все противники режима от собственно либерастов до непримиримых патриотов.

Белоленточный протест

В более-менее современном виде же либеральная тусовка сложилась на волне протестов 2011—2012 за честные выборы. Авторитарные наклонности ВВП ни для кого секретом, разумеется, не были, как уже сказано, он и «призывался на президентство» именно как «русский Пиночет», но возводимая при нем система начинала все больше напоминать декоммунизированную и замаскированную под парламентско-демократическую версию советской, с самим Путиным в роли несменяемого генсека и «Единой Россией» в роли партии власти наподобие КПСС. Выборы-2011, в которых ЕР сохранила большинство мест в парламенте, и выборы-2012, ознаменовавшиеся знаменитой «рокировкой» тандема Путин-Медведев (и расширением президентского срока до шести лет), послужили поводами для обвинения режима в установлении диктатуры. Это наложилось на распространение Интернета, опыт недавних «твиттерных революций» на Ближнем Востоке, послекризисную экономическую рецессию, разочарование в достижениях власти (выстроенная вертикаль власти получилась насквозь коррумпированной, победа в Чечне обернулась ее переводом на особое положение), вход в общественную жизнь нового поколения как активистов, так и рядовой аудитории…

Поначалу протесты проводил широчайший круг организаций и движений, в котором вместе с либерахами принимали участие и правые, и левые, и даже некоторые системные партии, но более всего запомнились они тем, что стали отправной точкой в карьере А. Навального как политика федерального уровня. До самой своей смерти Навальный был своеобразным лицом отечественной оппозиции, вплоть до того, что собственно самих несистемных либералов начали массово называть «навальнятами». Сам Алексей Анатольевич от образа стереотипного либераста был достаточно далек — одно время ходивший на Русские Марши умеренно-правый популист, не чуравшийся ни социальной риторики, ни поддержки национальных интересов, заметно контрастировал с образом «снобствующего креакла-рыночника-русофоба», на чем во многом и держалась его популярность за пределами тусовочки.

В период 2012—2014 гг. с путинской властью произошёл ряд перемен, которые часть правых в очередной раз приняла за «патриотический поворот» и «смену вех», а либералы и часть левых — за «фашизацию режима». Самыми заметными из них стали, конечно, суд над Pussy Riot и аннексия Крыма и поддержка сепаратистского выступления в восточных регионах Украины. В ходе первого исполнившие песню антиправительственного содержания в Храме Христа Спасителя представительницы соответствующей феминистской панк-группы были приговорены к реальным срокам по статье «оскорбление чувств верующих», причем в ходе процесса использовались нормы церковного права, что, разумеется, было воспринято даже многими противниками хулиганской акции как свидетельство клерикализации режима. Второе же… Еще грузинский конфликт (не только горячая его фаза в 2008, но и предыдущие напряжения в отношениях вроде шпионского кризиса 2006) вызвал среди либеральной оппозиции вал обвинения Москвы в попытках «вернуться к советским границам и построить СССР 2.0», а уж прямой захват части территории иностранного государства, сопряженный с риторикой открытого противостояния Западу, и вовсе заставил многих задуматься о том, что российский режим встал на путь «второй Холодной Войны».

Сам Навальный аннексию не сказать, чтобы прямо одобрил, но и к истеричным призывам «вернуть Крым Украине» отнесся без восторга, заявив, что-де «Крым не бутерброд», большая же часть ЛОМов поменьше и рядовых либерах заняла жёстко проукраинскую позицию. Еще одним событием 2010ых, оказавшим влияние на либдвиж, стали, разумеется, прошедшие в 2016-ом году 58-ые выборы президента США, увенчавшиеся победой консервативного кандидата Д. Трампа, выступавшего за отход от милого сердцу либерды принципа «крылатой демократии» и выступавшего против, кхм-кхм, новейших веяний в американском левом либерализме в духе фемСЖВБЛМЛГБТ привнесенных туда в годы президентства Обамы. Вообще сходные с СЖВшными нарративы покаянства за преступное прошлое, в том числе перед нацменами, были духовной скрепой еще перестроечной демшизы, но, пожалуй, именно со второй половины десятых среди либерастов появились явные косплееры забугорных повесточников.

Протест тем временем неуклонно сдувался: рейтинги ВВП после Крыма скорее росли, откровенно прозападная позиция либералов начала все боле восприниматься как анахронизм, среди «целевой аудитории» сабжей в лице интеллигентов и офисных работников намечались разочарование в политике и приход к убеждениям в духе «для чаемых нами западных стандартов жизни вовсе не обязательно шатать режим и требовать реальной демократии, достаточно хорошо устроиться в крупном городе или напрямую эмигрировать». Навальный конца десятых имел уже скорее потешную репутацию «киндерфюрера», кумира экзальтированной молодежи и студентов-идеалистов, пиарящегося на бессмысленных уличных акциях. Вместе с этим поднялись и другие ЛОМы либдвижа — прежде всего, урбанист (((Максим Кац))) и либертарианец Михаил Светов.

Последними вехами либдвижа стали, разумеется, события Специальной Военной Операции, окончательно выделившие в нем фракцию непримиримых нетвойнистов-ментофлагов, выступивших с крайне проукраинских позиций и частью эмигрировавших и подвизавшихся во всякие антироссийские комитеты. 2024 год отметился и смертью в колонии самого Навального.

Либеральный дискурс грубыми мазками

Старого образца

• Анти-этатизм, восхваление laissez-faire, апелляции к Алиске Розенбаум, Рейгану, Тэтчер. Даже к Пиночету, но скорее у совсем уж радикалов вроде Новодворской. Пункт очевидным образом выводится из нарративов советских ещё диссидентов. Что характерно, найти либерала, лично занимающегося бизнесом, почти невозможно. Зато многие из них завсегда были готовы медийно обслужить интересы очередного олигарха… Догадываетесь, что это напоминает? Правильно, отношения охраноты с властью!
  • На контрасте с этим пунктом некоторые охранители в первой половине десятых даже пытались зафорсить наименование себя как «государственников». Но прижилось не очень, увы.
• В сфере морали, в отличие от многих рыночников-респов — изначально программа демократов. Прочойз, про-ЛГБТ, сексуальное просвинщение, легалайз травищи (и при этом оружия, как у праваков).
  • Были и исключения, например, Латынина против абортов.
• Относительная толерантность к религии. Даже Навальный, в отличие от 95 % своих адептов, не был атеистом, и завещал отпеть себя по православному обряду — что и было исполнено. К иудаизму старолибералы так и вообще испытывали повальную любовь! Но была и крайняя неприязнь к организованной церковности и «слиянию веры с властью». Объясняется это всё просто: как и в вышеописанном случае с бизнесом, ещё были живы воспоминания о том, как буквально вчера по историческим меркам в Совке угнетали верующих, а по общинам шныряли агенты КГБ.
• Самой любимой мулькой русских либералов недавнего прошлого была, конечно, коррупция, реальная или мнимая. Начав с реальных расследований (например, эпохальное «Как пилят в Транснефти» — такие посты, собравшие максимальные 10000 комментариев, за всю историю ЖЖ можно пересчитать по пальцам), либералы в своей манере начали называть коррупцией всё, что угодно. Типа слишком дорогих кроссовок на ребёнке крупного чиновника.
• Антифашизм с обличением реальных и мнимых проявлений национального шовинизма русских. Борьба против ультраправой субкультуры, ради которой либерасты готовы были жаловаться злому чекисту: вспомним кейс Нэвэльного и Тесака.
• При общей нелюбви к Совку с радостью позаимствовали из тру-левого дискурса идею о том, что мирным путём с властью ничего сделать нельзя. И поэтому нужно устроить р-р-р-ривалюцъю!

Нового образца

• Куда больше патернализма, чем раньше. Малый и даже средний бизнес превратился в объект презрения, а крупные институциональные инвесторы — в этаких Неизвестных Отцов, Которых Нельзя Называть По Имени.
• Отношение к христианству стало намного хуже. К мусульманам — неоднозначно; есть ярые «новые атеисты», от которых им достаётся, есть те, кто считают ислам угнетённым и прогрессивным. А вот иудеи у российских либералов превратились в… да-да, Неизвестных Отцов, Которых Не Принято Обсуждать На Публике.
• Странный и весьма навязчивый взгляд на отношения полов — заимствование из т. н. «новой этики». В каналах либеральных обитателей Тбилиси нередко можно наблюдать скандалы на тему того, кто кого изнасиловал. Порой они даже оканчиваются смертями. Баларам «Кило Мяу» Усов служит ярким тому примером.
• Всирание мощной дозы антиколониальной повестки, часто готовой дойти до полного идиотизма. Ингрия, Смаландия, вот вот это всё. На практике это выглядит как постоянные мелкие проявления географического новояза: Страны Балтии, а не Прибалтика; Центральная Азия, а не Средняя Азия. И ультимативные требования писать названия постсоветских стран транслитом с их языков туда же.