Антинигилистическая литература: различия между версиями

'''К. Леонтьева''' называют «поздним славянофилом», «разочарованным славянофилом». В религиозной области он — строгий фундаменталист, большой ценитель аскезы и монашества, иногда доходящий до «христианской мизантропии» и этакого «православного ницшеанства». В политике — реакционер и сторонник византийского самодержавия (симфония царской власти и церковного авторитета), при этом — не политикан, а клерикал, для которого спасение выше земных соображений. У Леонтьева есть очень своеобразные и вместе с тем пророчески-актуальные мысли. Например, критика не только мелкотравчатого этнического национализма, но и «родного» славянофильства «справа»: за то, что несёт модернизационный дух и строит утопии типа «союза всех славян» (как тут не вспомнить [[рунат]]ов, которые нет-нет — да втопят за швабоду и «рокенрол»). К России Леонтьев относился без розовых очков, например, ещё в XIX в. отмечал, что семейные связи у русских развиты хуже, чем каких-нибудь балканцев или кавказцев, и любит народ наш <s>всякое говно<s> голытьбу да юродство; при этом придерживался лоялизма. Предсказывал наступление эпохи богоборчества в России, хотя умер задолго до революции (1891). Леонтьев видел главную опасность в т. н. ''всесмешении ''— этаком демократическом глобализме-экуменизме, и противопоставлял ей разные формы реакции. В том числе хвалил старых «мракобесных» католиков «навозных веков», мусульман, даже российских сектантов типа молокан<ref>Опять же, в упрощённом и опошленном виде подобные взгляды перешли либо к правачкам, которые предлагают экуменизм справа со всеми подряд, кто обмолвился о христианских ценностях, либо к евразийцам-поцреотам, братающимся в дёсны с братушками с Кавказа и из Ирана.</ref>, уважал как достойного врага польских бунтовщиков-идеалистов<ref>Вероятно, для современников это могло звучать как слова Е. Пригожина, что украинцы — это тоже наши, русские парни, которые оказались не на той стороне.</ref>.